Встань, человек! Встань с колен!.. Оторвись от замочной скважины…
Верхи не могли, низы не хотели
Заведующий отделом сельского хозяйства Увельского райкома партии Александров В. И. соорудил в своей усадьбе теплицу на электрообогревателях. Ничего страшного не случится, посчитал он, если вставить в счетчик «жучок» для экономии электроэнергии – вернее, затрат на нее.
Когда попался с этим делом инспектору, у Энергонадзора возникла проблема – как поступить с нарушителем (по сути, вором), если он из числа Неприкасаемых? Пошли на компромисс. О факте воровства на имя первого секретаря Увельского райкома партии была написана служебная записка.
Пашков был сильным человеком – в плане характера я бы его со Сталиным сравнил, в присутствии которого подскакивал навытяжку Черчилль (у нас Саталкин!) А вот прагматизма, государственного мышления в масштабах района ему явно не хватало. Не буду перечислять все огрехи и промашки его руководства – не в этом цель. Скажу только, за последний год донельзя расстроились все личностные отношения в коллективе, а дисциплина упала ниже плинтуса.
К примеру, я подчеркнуто игнорировал присутствие Чудакова на этом свете – не было для меня его в живых. Может, не укладывается это в голове, но такое было. По службе мы не пересекались. Его подковырки насчет общества трезвости игнорировал молча. Даже перестал ходить по пятницам в гараж – без Кожевникова некому было нас с ним растаскивать, а выпившему человеку далеко ли до греха?
Люкшина почти в открытую презирала начальство – заведующего отделом Чемякина и секретаря по идеологию Демину.
В сельхозотделе инструктор Костяев люто ненавидел своего заведующего Александрова. Все посвященные с любопытством наблюдали за их служебным противостоянием. Александр Иванович был очень умен – чего не скажешь о Владимире Ильиче.
А что творилось в орготделе!
Я по-прежнему вечерами, когда собирались желающие, давал сеансы одновременной игры в шахматы на нескольких досках. Однажды Олег Михайленко, проиграв, сворчал: «Сыграл бы ты со мною в настольный теннис!» Вот те раз! Я посмотрел на кандидата в дублеры фильма «Три толстяка»:
- На игру мамон свой отстегнешь?
- Тебя обуть мамон не помешает.
Я заинтригован был, если не сказать большего: футбол, шахматы и настольный теннис – мои увлечения с детских лет. Что мог Михайленко с его комплекцией, если даже рука набита, мне противопоставить?
- Хорошо. Завтра после работы приходи на стадион. Играем три партии – я до 21 очка, ты до 11. Если хоть раз победишь, с меня бутылка коньяка. И наоборот.
Кровь бросилась Олегу Федоровичу в лицо. Он тряхнул головой:
- Заметано!
Сыграли. Михайленко был на высоте – это мне не удалось ни в одной из трех партий набрать 11 очков.
- Где руку набил, Олег Федорович?
- В ВПШ (высшая партийная школа) два года не отходил от стола.
- Должен признать – с меня бутылка.
Принес ее на следующий день.
Немного погодя Михайленко заглянул в наш кабинет:
- Ты на обед не торопись – закуска есть, коньяк откроем, отпразднуем победу.
С горечью усмехнулся я:
- Не пью и пьяниц презираю.
После обеда из орготдела в коридор вылетали миазмы перегара с табачным дымом.
И как будто был дан старт! После этого они в конец онаглели, три инструктора из орготдела – стали поддавать в кабинете каждый обеденный перерыв.
Звали меня:
- В преф играешь?
- Играю, но не на рабочем месте.
Разве Пашков не знал об этих выкрутасах в коллективе?
Или в аппарате стукачи перевелись?
Ни это и ни то.
На мой взгляд, существуют два ответа:
- Пашков не мог в силу своих способностей наладить дисциплину в коллективе;
- Пашков не хотел укреплять дисциплину в коллективе, руководствуясь известным правилом – замаранным легче управлять.
Сейчас, по прошествии многих лет, я уверился в третьем варианте ответа:
- по природе своей Александр Максимович был мелким пакостником, и мелочные тяжбы между людьми будили восторг его души.
Не голословно говорю – я расскажу, и вы поверите.
К примеру, такой случай. Тем летом был выездной семинар в совхозе имени Кирова. Пашков отбился от народа и угодил в магазин. Там забулдыга местный клянчил бутылку водки.
Продавщица ему:
- До двух даже не проси.
Указ такой вышел!
Пашков:
- По-моему, вам уже хватит.
Забулдыга:
- А ты еще вякнешь, мужик, я тебя вяковало порву!
Пашков молча удалился, а до Олимпа добравшись, приказал наказать участкового и продавщицу. Оригинально, не правда, ли? Я бы забулдыгу достал. Но потому, видимо, я и не секретарь райкома партии.
Итак, Энергонадзор стуканул Пашкову на Александрова.
Что тому делать?
Варианты на выбор:
- отчитать Владимира Ильича лично и замять дело с Энергонадзором, защищая честь мундира сотрудника аппарата райкома партии;
- сбагрить проблему второму секретарю, в чьем прямом подчинении находится Александров – пусть отдувается! – но поставить задачу: честь райкома превыше всего;
- спихнуть ее на Фетисова – ведь в ведении орготдела находятся вопросы дисциплины;
- передать вопрос о наказании Александрова в комиссию партийного контроля – тоже райкомовская канитель, и командовал ею свой человек Мозжерин.
Пашков выбрал самый наихудший вариант. На мой взгляд. Но на его, может быть, подходящий. Он вызвал к себе Люкшину и поручил рассмотреть проступок Владимира Ильича на собрании первичной партийной организации райкома партии, коей секретарем являлась наша Любовь Ивановна.
Она поделилась информацией с Костяевым, членом бюро первичной организации, и которого вельми уважала. Александр Иванович тут же ощутил охотничий азарт – появилась реальная возможность изгнать из партии и с работы ненавистного ему начальника.
Заговорщики стали готовить собрание.
Дело в том, что в первичную партийную организацию райкома партии кроме сотрудников аппарата входила большая группа пенсионеров. А ни от кого независящий пенсионер, нахохленный на все современное – знаете какая сила! Да если они вместе! Да если их много! Они горло перегрызут кому угодно за ленинские идеалы со сталинской беспощадностью.
Люкшина с Костяевым, несомненно, знали это и сделали все, чтобы пенсионеры на собрание пришли максимальным числом, чтобы заранее были в курсе обсуждаемого вопроса и предполагаемого его решения.
Короче, когда парвеню первичной партийной организации изложила суть главного вопроса повестки собрания и спросила:
- Кто желает выступить?
По иронии судьбы с мест раздались выкрики:
- К стенке вора!
- Партбилет на стол!
- Гнать таких из партии!
Я видел, как Пашков рот открыл, но сразу же потерял дар речи.
Демина в отчаянии покусывала губы.
Фетисов и Мозжерин качали головами – я думаю в осуждении первого секретаря: доигрался хрен на скрипке!
В конце концов, расстрел не поддержали – решили исключить Александрова из партии.
Проголосовали «за» - ….
Впрочем, проще сосчитать, кто против был исключения – все секретари с заведующими и два инструктора: Саша Игуменцев и я.
Игуменцев понятно – не хотел портить отношения с непосредственным начальником.
А я? Я рассудил так – Владимир Ильич тырил ток не у меня, а у Троицких электросетей. Так вот пусть они и разбираются с ним. Завсельхозотделом мне не враг – хоть и не друг, но лицо приятное в общении.
Почему? – спросите вы.
А дело было так (может, повторяюсь?) – шел Александров с документом собственного сочинения к первому секретарю мимо открытой двери нашего кабинета. Меня увидев, решил зайти.
- Анатолий, не посмотришь текст в плане проверки на присутствие ошибок – неудобно, если есть: Пашкову несу.
- Давайте посмотрю.
Пробежался взглядом по диагонали.
- Здесь проще переписать, чем исправлять. Время есть?
Текст я переписал, исправив орфографию, стиль, и даже выводы дописал. Не хвастаюсь: мне там все было понятно – ведь я в редакции работал завсельхозотделом. С тех пор все документы Александрова набело писал я. Он платил мне дружелюбием и всюду всячески нахваливал. Не мог я такого душевного человека лишить членства в партии и руку не поднял.
За что был яростно раскритикован Любовь Ивановной после собрания.
- Вы беспринципный человек!
- Ну, почему же, как раз дело принципа: толпой на одного – не мой стиль борьбы.
- Запомните, Анатолий Егорович, кто не с нами, тот против нас.
- И вы, Любовь Ивановна, учтите: кто предупрежден – тот вооружен.
Короче, пикирнулись.
По протоколу решение первичной организации об исключении из партии должно утвердить бюро райкома… или отвергнуть. Пашков не хотел поднимать вопрос на такой уровень по ряду причин:
- дело касалось не простого аппаратчика, а заведующего отделом, к тому же имеющего родственные связи в ЦК КПСС: там за такие промахи первого секретаря по головке не погладят; да и в обкоме тоже – за воровство в аппарате;
- ему было стыдно перед членами бюро расписаться в своем неумении руководить таким маленьким коллективом: закономерен вопрос – как же район тебе доверить?
- кое-кто, например, Саталкин, мог прямо поставить на бюро два вопроса.
1. Что это за райком такой, в котором ворует завотделом?
2. Нужен ли нам первый секретарь, неспособный навести порядок в аппарате?
Вобщем любыми путями необходимо уладить дело, не вынося его за пределы первичной партийной организации. Началась обработка руководителей мятежа.
Любовь Ивановну вызвала Демина.
После двух-трех фраз Людмила Александровна сорвалась, почувствовав в инструкторе сопротивление ее доводам.
- Идите, - сказала она, еле сдерживая крики и угрозы, - и немедленно перепишите протокол собрания.
- Да что вы говорите?! – из Люкшиной поперла бабья стервозность.
- Что вы себе позволяете? – вспылила секретарь по идеологии.
- Задайте себе этот вопрос.
- Знайте, Любовь Ивановна, - мертвецки побледнела Демина. – Нам с вами больше не работать!
- Не сомневаюсь, Людмила Александровна. И знаете почему? Перестройка идет по стране – гонит прочь все старое и залежалое. Кто не понимает требований времени, должен уйти. И вам пора!
На этой фразе дамы расстались.
Костяева пригласил второй секретарь Анатолий Михайлович.
Напомнил, что двухгодичный срок стажировки в райкоме партии у него уже миновал, и Александру Ивановичу пора проявить приобретенные в аппарате знания на производстве. В этой связи ему предлагается должность главного инженера на Увельском ХПП (хлебоприемный пункт) с перспективой на место директора.
- Подумаю, - сказал Костяев, а сам через дорогу.
Что там за дорогой?
В районном управлении сельского хозяйства был у него могучий покровитель.
Виталий Петрович Реутов был выдающимся человеком своего времени и в масштабах района. В пике служебной карьеры был он председателем райисполкома. Замечательно руководил – много строил, много пил, прекрасному полу уделял внимание и писал стихи. За одно из этих качеств был смещен в директоры совхоза «Увельский». Где, кстати, главным агрономом у него работал вышеупомянутый Александров В. И.
В район Виталий Петрович вернулся на должность заместителя начальника районного управления сельского хозяйства. Занимался опытами в растениеводстве. Позиционировал себя ученым агрономом – так было написано в его визитке. Имел успешные результаты и опубликованные статьи по севообороту и совмещенному посеву бобовых с зерновыми. О нем был очерк в газете «Правда».
Виталий Петрович всем и всюду говорил, что «правдисты» у него в гостях были, не чай пили, оставили прямые телефоны, и стоит ему позвонить…. как тут же нагрянут и кого следует взгребут непременно!
Реутов на спонсорских началах консультировал Костяева – как себя надо вести в аппарате райкома партии.
Предлагают главным инженером на элеватор?
Конечно, это рост! – но зачем же удалять такую занозу из аппарата?
Это мысли, а вслух….
Виталий Петрович Александру Ивановичу дает совет – да ни за что на свете! в аппарате ты никому недосягаем и от всего отбрыкаешься; на производстве найдут тысячу причин, за что обуть и выгнать из партии.
Костяев возвращается в кабинет второго и отказывается от предложения – мол, не готов к самостоятельному руководству большим коллективом, надо еще малость подучиться.
Анатолий Михайлович пожимает плечами – он тоже не готов к такому ответу и не может предложить Александру Ивановичу коллектив поменьше.
Поручение от Пашкова было дано ему без инструкций.
А сам осторожен очень наш второй секретарь!
Скромность его стала притчей во языцех.
Такой случай. Возвращаюсь как-то из поездки в хозяйство. Правлю «бобик» в тупик гаражей. В одном из боксов ворота распахнуты. Пятница, в гараже аппарат отмечает конец трудовой недели – ажна в присядку пустились на радостях. Рядом машину личную моет второй секретарь райкома КПСС. Картина маслом! – если учесть, что партия напрягает силы по всей стране в борьбе с пьянством.
Два инструктора в сельхозотделе райкома партии, но они не дружат. Костяев вообще считает, что Игуменцев за ним шпионит и стучит на него начальнику.
Возвращается он от второго.
На вопрос «где был?» ничтоже сумняшеся отвечает: «Пашков директором на элеватор сватает – я отказался: не хочу».
Саша Игуменцев тут же к Пашкову:
- Александр Максимович! Я готов пойти директором на ХПП.
- Чего? - первый секретарь теряет дар речи.
Вот так инструктор подставил инструктора.
Мне захотелось перефразировать Шекспира – что-то прогнило в королевстве Датском.
В то лето вся страна сошла с ума от корнеплодов, повышающих надои молока. Не стал исключением и наш район. Даже ментам дали участок для прополки свеклы с турнепсом. Бросив погоню за преступниками, они засучили рукава, и вышли на корнеплодные поля.
Райком должен выступить застрельщиком ударной работы!
Совхоз «Красносельский» предоставил нам поле. В выходной день всем коллективом, заказав автобус, отправились внести свою лепту в кормовую базу животноводства.
Работали, загорая – шутили, смеясь.
Пообедали в совхозной столовой и поехали купаться на замечательное озеро Пахомово.
Я стоял в воде по пояс, привыкая к ее прохладе.
Мимо, обдав брызгами, пронеслась Демина:
- Догоняйте, Анатолий Егорович!
Мы махали руками до середины озера. Догнать ее я так и не смог, но вот сил потратил немало. Опасение возникло – доплыву ли назад?
Людмила Александровна посочувствовала:
- Устали? Давайте отдохнем.
Мы повернули к берегу, легли на спины, тихонечко болтая руками с ногами, вели неспешную беседу о том и о сем.
- Я вас вчера видела с маленьким мальчиком. Это ваш сын? Кудрявенький – в папу, а красивенький – наверное, в маму?
- Сошлись во мнении – он на деда похож по материнской линии.
- Вы из-за него холостуете или из-за нее?
- Мама ему уже привела уголовника отчимом, не хватало, чтобы я ему подарил кикимору в мачехи.
- Ну, зачем же вы так! Есть много прекрасных одиноких женщин. И любят они детей не потому, что они чьи-то, а просто за то, что они дети. Вы приглядитесь….
На берегу я пригляделся к Деминой. В купальнике она выглядела совсем молодой – стройной, подтянутой, даже груди торчком. Сколько ей – тридцать пять? сорок? Говорят, воспитывает школьницу-дочь.
Вернувшись домой, предложил сыну устроить ночлег на крыше стайки. Накачали резиновую камеру-лодку, застелили пальтишками, принесли подушку и одеяло. Засыпали под вздохи и перестук копыт коровы с теленком, под запах свежескошенной травы в яслях, ну и, конечно, наши рассказы о том, чего никогда не было.
Проснулся под щебет ласточек и воробьев – музыка обыденной, но такой чудесной жизни! Захотелось раствориться в ней, забыв обо всех бедах и обидах. Пожалуй, уйдя из райкома, без куска хлеба не останусь. Было бы здорово ходить за скотом, убирать из стайки навоз, складывать его в парниковые грядки. Косить траву косою по росе, подставляя утренней прохладе разгоряченное работой тело….
Лежал, мечтал, а Витя спал, уткнувшись носиком в мое предплечье.
Отец поднялся по приставленной лестнице и заглянул на чердак.
- Не спишь? Мать приболела. Ты не подоишь корову?
- Что с мамой?
Усталым и бесстрастным голосом отец рассказал о ее проблемах.
Пять минут спустя, уткнувшись лбом в теплый бок коровы, выжимал из ее сосцов белые струи молока в подойник, с улыбкой устремив в пространство мечтательный взгляд.
Подоив, пошел цедить молоко, а отец погнал корову в табун.
Присел к маме на кровать с кружкой парного молока.
- Выпьешь?
- Ой, нет-нет, - она отстраняет мою руку. – И так лихостит.
Это у нее наследственное. Бабушка Даша с некоторых пор начала жаловаться на голову – боли, кружения и тошнота. Теперь у мамы. И поскольку я похож на нее, не минует и меня в ее возрасте.
Я положил ей руку на лоб – сердце трепещет от нежной жалости.
- Сделать компресс?
- Не надо. Так посиди – мне вроде легче.
То, что ладонь моя снимает боль, не раз уже говорили.
Мама прикрыла глаза.
Милая и родная! Глядя на ее худенькую фигуру, понял, как ненавижу райком с его интригами, пьянством и воровством, а заодно и свою работу в нем. Я же крестьянин от природы! Мне бы жить хозяйством своим – настоящей, полнокровной жизнью селянина – ухаживать за скотиной и огородом, в одиночку борясь со своими бедами, не прося ни у кого помощи! Единственное упущение – где жену взять моим мечтам подстать?
От этой мысли перехватило горло. Я вдруг понял, что мне никуда не уйти от любви к сыну, а через него к его матери. Мне бы хотелось привезти ее сюда из Челябинска. Она очень нравилась маме своим трудолюбием и почти деревенской непритязательностью.
Но как их примирить с отцом? Их отношения совершенно запутались, а неприязнь обоюдная. Отец может себе позволить назвать ее шалавой, а я не могу: она – мать моего ребенка.
Люблю ли я ее? Если любовь и живет еще в сердце, то далеко-далеко, в самом дальнем углу.
А днем мы с сыном, взявшись за руки, отправились на прогулку. Завтра я повезу его к маме в Челябинск, и он захотел проститься с местами, где две недели играл с приятелями. Мы шли берегом лощины, в которую теперь превратилось Займище. Наши волосы трепетали на июльском теплом ветру, а души обретали спокойствие – ведь расставание это не навсегда: немало еще будет встреч впереди. Опушка леса встретила нас теплом нагретой солнцем земли и пьянящим ароматом поздних цветов.
Глядя на восторженное лицо пацана, с горечью думал – как было бы здорово, сохрани мы с Лялькой семью! Но отчаяния больше не было. Парень рос, и крепла взаимная дружба наша.
Вот он помчался за большой стрекозой с радостным криком. Нравится сыну в деревне. Хотя, надо признать, в городе больше возможностей образование получить и в спорте преуспеть.
- Ага, попалась! – кричит сын стрекозе, и мне, – я увезу ее домой и маме покажу!
Ну, конечно, там его дом, здесь он в гостях – печальный факт.
- Слышу речь не мальчика, но мужа!
Нам никогда не бывает скучно, если мы вместе. Постоянно выдумываем что-то, затеваем, сочиняем, рассказываем.
К примеру, бесконечную историю приключений четырех неразлучных друзей – Зико (Зимина Коли), Хапы (Харламенко Паши), Спицы (Синицына Пети) и Шубы (Шуры Баринова). Они – забияки и драчуны, прикольщики и весельчаки. Они бегают от ментов и гоняются за бандюками. Они влюбляются и дерутся из-за девчонок всегда с превосходящими силами хулиганов. Они – наши выдуманные герои.
Мы поклялись когда-нибудь написать о них книгу.
Багровое солнце садилось за лес, от которого подступали сумерки, когда мы с Витей вернулись домой. Завтра едем в Челябинск….
Предупрежденный Олей о негативности встречи с ее сожителем Куликовым, повез сына к дедушке с бабушкой в четырнадцатиэтажку на проспекте Ленина. Дома бывший тесть один – пригласил нас отобедать с ним.
Над кухонным столом административная карта мира. Витя знает название столиц всех стран и где находятся они. Дед проверяет – не забыл ли в гостях?
Мой бывший тесть терпеть не мог капиталистов и критику партии. Вполне простительно и не так уж много. Хотя в студенческие годы я часто спорил с ним, оправдывая диссидентов – не тех, кто против власти, а кто за длинным долларом переметнулся за кордон. Я тогда мнил себя космополитом и ратовал за благоденствие всей Земли – чем больше в США добывают угля, тем лучше народам всего мира! Виктор Киприянович был патриотом своей страны.
Однажды, собравшись за одним столом, мой отец, мой тесть и я искали виноватых в нашем экономическом отставании от Запада.
Отец, ушедший слесарем на пенсию с завода:
- Во всем виноваты мастера – безграмотные и тупые.
Я, сменный мастер ЗСО:
- Начальники цехов валят экономику страны – им кроме плана ничего не надо.
Тесть, главный технолог шахты:
- Госплан и министерства подрывают мощь государства.
Нас послушать да обобщить – советский строй идет в тупик, а страна к краху.
При этом все считали себя патриотами.
Где истина? Что ждет тебя, мой сын?
Ни с того ни с этого вдруг загрустил на обратной дороге в электричке. За окном шел легкий летний дождь, именуемый грибным. Чуть припозднился – мы вчера были в лесу и грибов не нашли.
Следующая рабочая неделя вся отдана районному смотру-конкурсу летних лагерей животноводов. Второй год я его провожу – ну, в смысле, как ответственный. Прошлогодний мне не понравилось – везде и всюду солируют Демина. Присутствующие секретари парткомов хозяйств (они же члены жюри) только внимают и кивают. Пять дней катались – на шестой банкет. Демина встала и подвела итог – все согласились и за стаканы.
В этом году я решил переделать Положение о смотре-конкурсе, поставив задачи:
- уложиться за пять дней;
- банкет отменить;
- организовать обеды в хозяйствах, где мы в это время окажемся с проверкой;
- разработать для подведения итогов специальный табель отметок.
Выглядит он так:
- по вертикали – одиннадцать хозяйств молочно-товарного направления;
- по горизонтали три критерия проверки – бытовые условия, гигиена труда, наглядная агитация;
- последняя колонка – места.
Оценки ставятся по пятибалльной системе – члену жюри для памяти.
Итоги подводятся по сумме мест.
Тринадцать субъективных мнений (одиннадцать парторгов из хозяйств плюс Демина и я) дают одно объективное решение.
Я свожу итоги и с комментариями отдаю в газету.
Газета объявляет итоги смотра-конкурса.
Все демократично и объективно.
О новшествах Деминой ни слова не сказал, ответил лишь на ее вопрос:
- Положение распечатал и разослал в хозяйства. Маршрут определил. Автобус будет. Обеды заказал. Уложимся в пять дней. Банкет не предусмотрен.
Она кивнула, соглашаясь.
И вот понедельник – первый день. Приехали секретари, пришел автобус. Только расселись, я раздаю для отметок табеля, объясняю, как ими пользоваться. Народ в восторге, Демина не очень. Экскурсоводом назначаю парторга принимающего хозяйства – и так по очереди. Деминой – роль статиста. Она не ходит за толпой – вдыхает сельский воздух полной грудью, цветочки собирает. Так пять дней (я бы на ее месте сбежал на второй).
Кто понимает, что к чему, мне руку пожимает – мол, ты молодец, ешкин кот!
В колхозе имени Ленина доярки вспомнили меня.
- Вы не женились, товарищ корреспондент?
В колхозе имени 22-го партсъезда (это Петровка – родина моей мамы) парторг давно и сильно болен. В летние лагеря нам дорогу показывала женщина из конторы – должно быть, член парткома. Симпатичная и совсем незнакомая – в селе-то я многих знаю. Смотрела на нас с любопытством, замешенном на испуге – как на неведомых зверей. А может, осуждала – вот людям делать нечего: по фигу, что страда!
В рождественской столовой нас накормили окрошкой и пельменями.
Народ в отпаде. «Первое место! – кричали, - совхозу «Рождественский»».
В колхозе имени Куйбышева решили искупаться в озере Горьком.
Женщины лишь ноги помочили, приподняв подолы до белых бедер.
Мужики в трусах с животами навыпуск кинулись в воду.
- А вы что не купаетесь? – подходит ко мне Демина.
Смотрю – вроде не дуется: отошла и смирилась с ролью простого члена жюри.
- Не люблю в мокрых брюках щеголять перед народом.
Она кивает – понятно, мол.
В пятницу пообедали в совхозе «Красносельский».
Директор Спиркин нам по булке хлеба подарил – совхозного, свежеиспеченного.
В райком вернулись, я табеля собрал – 12 штук: Демина ушла, не сдав.
- Результаты, - говорю, - смотрите в газете. Победители будут награждены на партийно-хозяйственном ближайшем активе. Всем спасибо. До свидания.
Прощаясь, парторги мне руку жали.
А я ждал репрессий третьего секретаря.
В понедельник, как ни в чем не бывало, вызывает и вполне дружелюбно говорит:
- Посмотрела я на вас – вы вполне самостоятельный и ответственный работник. Мне понравилось, как все было организовано. Так и продолжайте без меня – в таких делах я вам не нужна. А вот вы мне – да. В совхоз «Южноуральский свозите на партийное собрание?
Я пожал плечами:
- Конечно.
Тесню в фаворитах Белоусова? Любопытно.
Собрание получилось интересным.
Я что-то повестку мимо ушей пропустил и все начало – приготовился поскучать в уголке. Но тут директор Новиков берет слово и начинает горячо отстаивать свою новацию – выпасные делянки с электропастухами.
Я так понимаю, ему самого себя хотелось убедить – что могут работники хозяйства дать: капиталовложения? «добро» на применение? Вряд ли.
Но интересно! Огораживается участок пастбища проволокой, по ней пускается слабый ток. Пока трава здесь выедается (больше вытаптывается), на соседнем подрастает. И так все лето, на нескольких площадках. Считает, что отдачи будет больше.
Я сначала с интересом слушал, а потом решил голос подать.
- А если скот поставить на привязное содержание, а зеленую массу скашивать и подвозить.
- Дак так и делаем – на ночь в ясли загружаем, только не привязываем.
- А если привязать, - настаиваю я. – Вы не считали, сколько на квадратном метре буренка выщипывает травы, а сколько вытаптывает? Экономия будет.
Новиков нервничает – я увожу в сторону интересный ему разговор об электропастухах.
- Еще экономнее не выкашивать рожь в начале колошения на подкорм скоту, а дать ей вызреть и собрать зерном.
- Так кто мешает?
- Начальства приказ.
- Вроде партия, наоборот, к самостоятельности призывает.
- Да, конечно, требует искать резервы, сохраняя поголовье скота. А в этом поголовье половина коров молока дают меньше козы. Зато комбикормов и корнеплодов жрут как буйволы – будь здоров!. Считай, переводим корма на органические удобрения.
- И где же выход?
- Искать резервы, - ухмыльнулся директор.
После собрания, когда мы остались втроем, Новиков сказал:
- Выход в НЭПе. Самостоятельный крестьянин прокормит страну. Ленин не боялся давать им землю и свободу. А совхозу не под силу. Ну вот, скажем, дадут мне денег на приобретение голландских полутораведерниц. Так их же кормить и доить надо по голландской технологии. Кто умеет? На обучение опять же затраты. А у нас своих «голландцев» больше, чем в Амстердаме – только свободу дайте голландскую….
Демина прервала:
- Партией взят курс на индустриализацию села – возводится современное жилье, сносятся неперспективные деревни, укрупняются села; строятся животноводческие комплексы и перерабатывающие комбинаты, новая техника и технологии приходят на поля…. Пятилеткой бы раньше, не было бы у нас сейчас дефицита продуктов в магазинах. А вы к сохе хотите вернуться. Ну, да ладно – история нас рассудит. Вы не могли бы, Владимир Николаевич, покормить моего мужчину – час поздний, а нам предстоит дорога дальняя….
Она так и сказала – «моего мужчину».
Новиков с любопытством посмотрел на меня и пригласил к себе в гости.
Квартира директора, мягко скажем, была неухоженной.
Новиков извинился:
- Жена с ребятишками на курорте, а мне некогда за порядком следить.
Отыскал в горе грязной посуды сковородку и пожарил глазунью на сале.
Демина ограничилась чашечкой кофе, ну, а я за двоих отдувался.
На обратной дороге Демина сетовала:
- Как мужчины без женщин слабы: жена за порог, он занемог.
- И я беспорядок терпеть ненавижу – опаздывать буду, но чашку помою.
- Это мамой в детстве воспитывается.
- И мамой, и службой и всей жизнью. Культуру человека никакая жена не заменит.
- Это ваш настрой по жизни? Счастлива будет ваша жена.
- Четыре года не прожили – убежала от счастья.
Помолчали, думая о своем.
- Как ваш футбол? – спросила Демина.
- В воскресенье играем в Златоусте.
В воскресенье Людмила Александровна пришла в гости к моим родителям. Поговорили, попили чаю. Демина зашла в мою комнату, посмотрела книги на полке.
- Интересуюсь, как живут, чем дышат мои сотрудники, - объяснила она цель визита.
Вечером за столом мама:
- Она замужем?
- Нет.
- Почему старухи в тебя влюбляются? – посетовала она.
Отец промолчал.
Главной заботой любой женщины, желающей, чтобы мир вращался вокруг нее, была модная одежда. Наряднее всех одевалась в райкоме Наталья Ивановна – зарплата мужа ей позволяла. Современно со вкусом одевалась Таня. Третьей нашей модницей, несомненно, была Людмила Александровна. Впрочем, ей спортивная фигура помогала облагораживать все, что она надевала.
Злопыхала Любовь Ивановна на ее скользящую походку:
- Ходит как кошка вокруг клетки с попугаями.
- А Анатолий Егорович после поездки с ней так сучит ногами, будто отплясывает веселый шотландский танец, - поддел Белоусов.
Я помалкивал снисходительно, но щеки горели, как у барышни. А у коллег во взглядах сквозило заговорщическое выражение.
Помоги мне небо – моя начальница мне не нравилась!
Людмила Александровна не в моем вкусе. Опасность в нее влюбиться вдруг мне вовсе не грозила. В этом я не сомневался. У нее вряд ли было хоть одно качество, которое я хотел бы видеть в своей жене. Мне нужна женщина с мягким, уступчивым характером, способная принять (простить?) мои интересы. Людмила Александровна не отвечала ни одному из этих требований. Даже из чистого великодушия ее нельзя было назвать кроткой и деликатной женщиной. Кроме того, она явно считала своей жизненной целью дальнейшее продвижение по карьерной лестнице. Инстинктивно чувствовал, что ее интерес ко мне вызван не тем, что я ей нравлюсь, а просто нет кандидатуры получше.
Тогда я еще не знал, что Демина предприняла ряд шагов в отношении меня.
Она съездила к Пресняковой, посвятила ее в сердечные тайны и попросила совета – как поступить? Муза Даниловна в целом одобрила ее желание завести мужа из числа административно зависящих от нее мужчин. Только – посоветовала – надо перевести его (меня) в газету редактором, спихнув куда-нибудь Семисынова.
Куда-нибудь спихнуть Александра Геннадьевича, без добра Пашкова вряд ли удастся. Демина голову сломала над решением вопроса. Наконец, решилась на отчаянный шаг – откровенный разговор с Александром Максимовичем.
Демина предложила первому секретарю многоходовку:
- она уходит из райкома в райисполком на пост заведующей народным образованием;
- Чемякин в ее кабинет;
- а я на его место.
За это Демина предложила Пашкову уладить дело Александрова.
Александр Максимович дал согласие